Прекрасный мир, где же ты - Салли Руни

если мы предположим, что красота Kind of Blue объективно превосходит красоту сумочки Chanel, так ли велика разница с философской точки зрения и почему это столь важно? Ты, похоже, считаешь, что эстетический опыт – не просто удовольствие, а нечто значимое. А я хочу спросить: в каком смысле это значимо?

Я не художник и не музыкант, и на то есть причины, но я писательница, и стараюсь относиться к роману серьезно – отчасти, потому что осознаю собственную привилегию зарабатывать на жизнь таким по определению бесполезным делом, как искусство. Но если бы я попыталась описать свой опыт чтения великих романов, то в нем не обнаружится ничего похожего на вышеописанный эстетический опыт, который не требовал волевого усилия и не пробуждал желаний. Лично я прилагаю серьезные усилия во время чтения, чтобы понять, что я читаю, и помнить детали достаточно долго, чтобы вынести суть. Это совсем не похоже на то пассивное восприятие красоты, которое происходит помимо моей воли; это активное усилие, результат которого – переживание красоты. Но, что, по-моему, еще более важно, великие романы заставляют меня сочувствовать и желать. Когда я смотрю на «Авиньонских девиц», я ничего не «хочу» от них. Приятно просто видеть их такими, как есть. Но когда я читаю, я на самом деле хочу: хочу, чтобы Изабелла Арчер была счастлива, чтобы у Анны и Вронского все получилось, я даже хочу, чтобы Иисуса помиловали вместо Вараввы. Может, я недалекий и безвкусный читатель, сентиментально желающий лучшего всем (кроме Вараввы); но если бы я пожелала прямо противоположного, чтобы Изабелла неудачно вышла замуж, а Анна бросилась под поезд, это была бы просто вариация того же самого. Суть в том, что меня заставили сочувствовать, я не безразлична.

Разговаривала ли ты с Саймоном обо всем этом? Думаю, он бы представил более последовательный взгляд на вещи, его мировоззрение упорядоченно, в отличие от моего. Насколько я понимаю, в католицизме красота, истина и добро – свойства бытия, единого с Богом. Бог буквально и «есть» красота (а также истина, на что, видимо, намекал Китс26, но я не уверена). Человечество стремится обладать этими свойствами и понимать их – для нас это способ обратиться к Богу и понять его природу; поэтому все прекрасное ведет к созерцанию божественного. Как критики мы можем спорить о том, что красиво, а что нет, ведь мы лишь люди и божественная воля нам не вполне доступна, но каждый согласится с исключительной важностью самой красоты. Все это очень мило само по себе, правда? Я могу еще покрутить эту тему и объяснить свою приверженность к великим романам. Например, Бог создал нас такими, каковы мы есть, – сложными человеческими существами, с желаниями, и порывами, и умением сопереживать абсолютно выдуманным персонажам, от которых мы, очевидно, не можем ожидать материальной или еще какой-нибудь выгоды, – и это способ постичь глубочайшую сложность человеческой природы и сложность божественной любви к нам. Можно зайти еще дальше: всей своей жизнью и смертью Иисус доказывал, что нужно любить других, не считаясь с собственными интересами. Чем любовь к вымышленным персонажам, которые заведомо не смогут полюбить нас в ответ, не метод, позволяющий практиковать в миниатюре бескорыстную любовь, к которой призывал нас Иисус? Я хочу сказать, что это сопереживание – форма желания, где есть объект, но нет субъекта; это способ хотеть, не желая; желать для другого не того, чего я хочу себе, но так, как желаешь для себя.

Наверное, я все это пишу, чтобы показать: только начни погружаться в христианское мировоззрение и веселью не будет конца. Нам с тобой это сложновато, потому что мы, кажется, не можем избавиться от убеждения, будто ничто не имеет значения, жизнь случайна, наши самые искренние чувства сводятся к химическим реакциям и нет объективного морального закона, правящего вселенной. Конечно, с этими убеждениями можно жить, но сомневаюсь, что на самом деле можно верить в то, что мы провозглашаем своей верой. Будто некоторые переживания красоты серьезны, а другие тривиальны. Или будто некоторые вещи правильны, а другие нет. К какому стандарту мы апеллируем? Какому суду вверяем себя? Я не пытаюсь, между прочим, опровергнуть тебя – насколько я понимаю, я абсолютно на тех же позициях, что и ты. Не могу поверить, что разница между правильным и неправильным просто вопрос вкуса или предпочтений; но также я не могу поверить в абсолютную мораль, то есть в Бога. И так я оказываюсь в философском тупике, с недостатком веры для обеих сторон. Я не могу довольствоваться ощущением, что служу Богу, поступая правильно, и все же идея поступать неправильно мне отвратительна. Более того, я считаю свою работу морально и политически бесполезной, и все же это то, чему я посвящаю свою жизнь, то единственное, чем я хочу заниматься.

Когда я была моложе, по-моему, я хотела путешествовать по миру, вести гламурную жизнь, чтобы меня превозносили за мою работу, выйти замуж за великого интеллектуала, отвергнуть все, на чем была воспитана, выйти за пределы тесного мирка. Сейчас мне неловко за все это, но я была одинока и несчастна, и не понимала, что чувства эти совершенно обычные, что не было ничего особенного в моем одиночестве, в моем несчастье. Может, если бы я поняла это, как, надеюсь, понимаю сейчас, хотя бы чуть-чуть, я бы никогда не написала своих книг, никогда бы не стала тем человеком, что есть сейчас. Не знаю. Я знаю, что не смогла бы написать их теперь или снова ощутить себя как тогда. Тогда мне важно было доказать, что я особенная. И доказывая это, я стала такой. И лишь позже, получив деньги и признание, которых я, по собственному убеждению, заслуживала, я поняла, что никто их не заслуживает, но было поздно. Я превратилась в человека, которым когда-то мечтала стать, а теперь изо всех сил презираю. Я говорю это не для того, чтобы принизить свою работу. Но почему кто-то должен быть богатым и знаменитым, когда другие живут в отчаянной бедности?

Когда я в последний раз влюбилась, как ты знаешь, все закончилось ужасно, но после я написала два романа. Пока я была влюблена, я пыталась что-то писать между делом, но мысли постоянно перескакивали на ту, кого я любила, все мои чувства были про нее, так что работа никак не могла развернуться внутри меня, в моей жизни не было достаточно места для этого. Мы были счастливы, потом несчастны, и после череды страданий и взаимных обвинений расстались – и только тогда я всерьез отдалась работе. Как будто